Узники идеократии

Развитой социализм, перестройка, рынок и даже удвоение ВВП с национальными проектами — придуманы. Мы жили и продолжаем жить не просто при коммунистическом режиме, при демократии или госкапитализме, а в специфической российской цивилизации – внутри Идеократии, в мире, где правят (а иной раз и кормят) идеи, слова, образы. (Возможно, именно поэтому в наше время столь популярна и эффективна профессия политтехнолога.) Авторские права на волшебные миры идей принадлежат сочинителям тронных речей, докладов, программ, установочных статей, книг вождей. Места рождения параллельных миров – Волынское-2, Горки-10, Серебряный Бор, Завидово, собственно Кремль и Старая площадь, далее везде и дальше некуда. Профессия создателей миров – речеписец, спичрайтер.

За последние пятнадцать лет многое изменилось в стране, эволюционировала и сама профессия, которая стала всего лишь одной из хорошо продаваемых услуг в многоаспектном пиаровском сервисе. Неизменными остались только повадки идеологов, упорно предлагающих стране по-разному сервированные мировоззренческие блюда и зажигательные идеи; корневая суть профессии речеписца; да, пожалуй, и интерьеры, в которых работали спичрайтеры и где они, сидя на по-гимназически жестких коричневых цековских стульчиках, получали высшие указания под вегетарианский хруст знаменитых партийных сушек.

Речеписцы, работающие на государство, продавали свои услуги социалистическому, а теперь продают капиталистическому Левиафану не столько за деньги, сколько за казенный харч и почет. И хотя работа сегодняшних спичрайтеров отличается от классических, хрестоматийных образцов труда брежневских речеписцев шестидесятых-семидесятых годов, суть активности, мотивация остаются прежними.

Для начала достаточно сказать, что это всего лишь одна из вполне стандартных разновидностей работы с текстом. Проза, пьеса, сценарий, газетная статья, журнальный очерк, колонка, речь политика, программа партии – всего лишь разные жанры в работе профессионального «текстовика». С той лишь поправкой, что спичрайтер еще и профессиональный аналитик и, как правило, все-таки весьма образованный человек. Писательское, журналистское, аналитическое имя, умершее в тексте, который произносит политик – безусловная потеря для «текстовика», который, как и любой автор любого печатного произведения заинтересован в саморепрезентации, в том, чтобы его имя знали, ценили и помнили. Но компенсация — в другом. В причастности к формированию государством политики, идеологии, средств манипуляции массовым общественным сознанием. Или, еще короче, в причастности к государству.

Спичрайтер может быть дистиллированным либералом. Но если у него есть возможность благодаря своему труду влиять на политику не вполне либерального государства, он такой возможностью воспользуется. В этом и состояла мотивация цековских либералов, оправдывавших свое пребывание в Системе, в самом ее ядре, тем, что они могут с помощью Слова демократизовывать политику партии и правительства. Логика примерно следующая: «Уйдем мы – вместо нас придут плохие люди».

Примерно в этом же, с поправкой на эпоху, – движущие мотивы либералов первого призыва начала девяностых годов, когда спичрайтерская и идеологическая работа в принципе была замещена формированием реальной экономической политики, которая меняла самым радикальным образом не просто нюансы царедворческой генеральной линии, но сам уклад жизни, выражаясь в марксистских терминах – общественно-экономическую формацию. И более важными оказались короткие программные документы, а не бесконечные речи, маскирующие неспособность и нежелание принимать ответственные и болезненные решения. Хотя, возможно, именно публичные выступления могли несколько смягчить психологические последствия реформ и в доступной форме разъяснять детали новой политики.
Работа нынешних спичрайтеров в большей степени напоминает не их труд столько в ревущие девяностые, сколько в брежневские времена, когда реальность изобреталась в зимнем саду госдачи в Завидово, пока вождь ждал в засаде кабана, чтобы потом разослать куски экзотического мяса каждому из участников завидовских посиделок.

Спичрайтер – профессия скорее конформистская или, как минимум, системная. В том смысле, что речеписец готов играть в слова с политическим режимом, но не свергать его. Будучи зависимым от Системы и ее Хозяина (генсека, президента), он пытается в ней (Системе) и в нем (генсеке, президенте) что-то изменить. Впрочем, последнее не является обязательным признаком профессии: спичрайтер может и не держать фиги в кармане, а верить в то, что пишет или, напротив, быть равнодушным к содержанию итогового текста. Вот характерный фрагмент из воспоминаний архитектора перестройки Александра Николаевича Яковлева, относящийся еще к хрущевскому периоду: «Так я и попал, вместе со многими моими товарищами, в мутный водоворот бессмыслицы, полный цинизма и лжи, связанный с подготовкой «руководящих» докладов…

Позвонил Ильичев (Леонид Федорович Ильичев, тогдашний секретарь ЦК по идеологии. – А.К.) и сказал, чтобы я сел за доклад к годовщине Октября для Подгорного, председателя Президиума Верховного Совета СССР… Позвонил Александру Бовину, он работал в то время в журнале «Коммунист». Попросил его написать международную часть, сам сел за внутреннюю. Через пару дней встретились, соединили обе части, однако дорабатывать не стали. Я послал текст помощникам Подгорного, полагая, что они сами найдут людей для доработки. Ждал звонка, но не дождался. Подумал, что еще кто-то готовит параллельный текст… Доклад я услышал в том виде, в каком мы его подготовили. Без всяких поправок. В одном месте звучала явная политическая двусмысленность. По окончании доклада позвонил в приемную Подгорного и сказал, что при публикации доклада надо кое-что поправить… Дежурный сказал, что доложил Подгорному, но тот буркнул: «Пусть Яковлев сам звонит в «Правду». Он писал, пусть он и исправляет»… С тех пор я гораздо спокойнее, если не сказать – циничнее, стал относиться подготовке разных текстов для высокого начальства». А вот дальше начинается высокая эстетика профессии – источник вдохновения, мифологии и даже цехового фольклора.

Призванные поиграть с Системой в слова и тексты обнаруживают себя сидящими на заднем сиденье в черной «Волге» («Форде Фокусе», «БМВ», «Ауди» и проч. – нужно подчеркнуть), которая скользит по правительственному шоссе, где число милиционеров соперничает с количеством листьев на придорожных деревьях. За высоким глухим забором открывается комфортный микромир, лишенный обычных забот и где даже стены коридоров и комнат пропитаны идеями, хотя, возможно, и весьма однообразными.

Никаких жен, детей, забот. Миролюбивая величественная природа. Номенклатурные казенные интерьеры. Новые социальные миры (улучшенные или ухудшенные старые) создаются в патологических тишине и чистоте. Унитаз приветливо поблескивает продизенфицированными боками. Биде целомудренно прикрыто плотной зеленой клеенкой: «дачный писатель» (он же «сиделец») — это мужчина. Причем на время создания текстов – почти аскет. (Если не считать спиртного – но это отдельная история и о ней отдельный разговор). За окном тяжелые ели профильтровывают солнце, но на неровные блики спичрайтер все реже обращает внимание – он сочиняет для своих соотечественников жизнь. Степень личной убежденности в правильности слов – для кого-то вопрос второстепенный, для иных – способ улучшить словом реальность, данную народу в ощущениях.

Спичрайтер отправляется обедать. За длинным столом собирается симпатичная компания. Вот молодой экономический гений, практически не покидающий дачной обители (ко всему прочему он из Питера). А вот, шумно гогоча и рассыпая на ходу остроты и пепел из трубки, в столовую в сопровождении младших коллег врывается маститый профессор, ветеран дачных посиделок при всех режимах. Позвякивают приборы. По телевизору передают выступление шефа. Спичрайтеры переживают так, как если бы смотрели футбольный матч с непредсказуемым результатом. Реальная сценка из начала девяностых.

За идею

Так вот: романтика профессии – чувство причастности, что является, пожалуй, не слишком очевидной для большинства мотивацией труда. Это почти работа «за идею», причем идею не всегда четко артикулированную – нельзя же, в конце концов, всерьез говорить о неистовом желании каждого пишущего интеллектуала жизнь положить на алтарь развитого социализма или государственного капитализма. Правда, именно нематериальное стимулирование оказывалось особенно важным для привлеченных спичрайтеров. Работа непосредственно с первым лицом и в постоянном контакте с ним (самый яркий пример – Александр Бовин). Полное обеспечение в процессе работы (столовая, комната в государственной даче – не всегда, впрочем, комфортная и со всеми удобствами, бильярд и домино в хрущевские годы, кинофильмы в просмотровом зале в брежневские, иногда даже встречи с интересными людьми – типа неформального общения спичрайтеров с Анастасом Микояном). Знаки внимания со стороны «клиента» (те же куски кабанятины, рассылавшиеся с «фельдами» семьям речеписцев в качестве неравноценной компенсации за их многонедельное отсутствие). Удовольствие от общения с коллегами-интеллектуалами (обширный спичрайтерский фольклор, формирование особой субкультуры – прямое следствие совместного проживания под одной государственной крышей). Высокий статус работы спичрайтера (журналист или ученый, привлекавшиеся для написания текстов, тем самым отмечались высоким начальством – как масс-медийным, так и государственным; предложение поработать речеписцем было из тех, от которых не принято отказываться).

Знаменитый профессор философского факультета МГУ Теодор Ойзерман был рад самому факту близкого общения с председателем правительства Алексеем Косыгиным и возможности бескорыстно участвовать в составлении и редактировании текстов его выступлений. Журналисты Анатолий Аграновский, Аркадий Сахнин, Александр Мурзин, написавшие по заданию партии и лично К.У. Черненко, который обещал оплатить их труд, соответственно, «Возрождение», «Малую землю» и «Целину» Л.И. Брежнева, получили за свою работу ордена разных достоинств, да и то не сразу.

Вспоминая Косыгина, Ойзерман писал: «Алексей Николаевич и раньше неоднократно приглашал меня на дачу для ознакомления и редактирования первых, черновых вариантов своих выступлений: «Секретарям ЦК материалы для выступлений готовят специальные штатные работники, консультанты, обладающие не только необходимой информацией, но и литературными способностями. У меня же нет таких штатных сотрудников-консультантов…»…Алексей Николаевич как бы просил извинить его за то, что он отвлекает меня от моей, как он говорил, куда более интересной работы. Мне же эти выраженные в форме дружеской просьбы поручения доставляли настоящую радость, пробуждали чувство гордости от моей пусть и скромной, но все же реальной причастности к большому государственному делу».

Вот эти ключевые слова – причастность к большому государственному делу – объясняют все в профессии.

Показательно, что тот же Теодор Ильич Ойзерман не был профессиональным «дачным писателем». Зато он был профессиональным и известным советским философом, которого в работе с председателем Совмина Союза на его даче в Архангельском привлекала возможность повлиять на ход реальных событий в стране, которая управлялась идеями и Словом. Пусть деятельность главы правительства казалась гораздо более приближенной к земле, чем работа генсека, в большей степени хозяйственной, а не идеологической (возможно, именно поэтому у Косыгина, в отличие от Брежнева, как утверждал предсовмина СССР, не было штатных спичрайтеров). Но и она требовала содержательной, идеологической, по-журналистски изящной оснастки. Бывший сталинский нарком не нуждался в «позиционировании» в современном политтехнологическом смысле слова, но должен был убедительно представлять свою позицию.

Впрочем, если верить воспоминаниям известинца Игоря Карпенко, привлекавшегося для шлифовки косыгинских документов и докладов, в том числе и в горячий период продвижения экономической реформы 1965 года, с бумагами предсовмина все-таки работали как специально обученные, так и привлекавшиеся ровно тем же способом, что и Центральным комитетом, профильные журналисты: «В команде Косыгина была такая традиция: над докладом, который предполагалось ему делать на съезде или пленуме, на самом последнем этапе подготовки работал только один журналист и помощник Косыгина – А.Г. Карпов. (У Брежнева, наоборот, текст правила солидная компания маститых газетчиков.) Алексей Николаевич считал, что так лучше обеспечивается стилистическое единство документа. Волею судьбы, а вернее тогдашнего известинского начальства, доклад Косыгина на сентябрьском пленуме «причесывать» пришлось мне».

Лучшие по профессии

Руководству идеократических государств нужны спичрайтеры. Советская империя жила и выживала за счет экспорта сырья и благодаря нефтедолларам. Здесь не было никакой идеологии, но простую нефтегазодоллароносную систему поддерживала мощнейшая система пропаганды коммунистических идей. Современный политический режим в России строится ровно на тех же основах. Отсюда – фактическая национализация нефтяной и газовых отраслей и обслуживание «нефтедолларовой» экономики простой идеологией, заменившей «удвоение ВВП» и коммунизм, описываемой формулой: «Россия – энергетическая сверхдержава».

Эта идеологема относится к числу принципиальных идей нового режима, из которых выстраивался его эмоциональный образ. «Диктатура закона», «вертикаль власти», «удвоение ВВП», «суверенная демократия», «национальные проекты» — это одновременно и словесные обороты, несущие в себе имиджевый заряд, и содержательные понятия, то есть результат деятельности не столько и не только спичрайтеров, но и профессиональных идеологов. (Хотя эти профессии, во-первых, чрезвычайно близки и, во-вторых, в идеократических государствах нередко совпадают по своему смыслу и содержанию.) Надо признать, что ни одно из этих понятий не стало идеологемой на долгосрочную перспективу. Все они довольно быстро растрачивали свой эмоциональный и смысловой заряд, и потому нельзя сказать, что президентство Владимира Путина жестко привязано к одному из них. Нет четкой системы, характерной, например, для США: один президент – одна идеологема (или мифологема).

Большие политики вообще умели зажечь нации большими идеями, основанными не столько на жестких мировоззренческих началах, сколько на внятно артикулированной эмоции (то, что менее всего удавалось политикам российским и советским). «Новая свобода» Вудро Вильсона. «Новый курс» Франклина Рузвельта. «Благосостояние для всех» Людвига Эрхарда. «Новые рубежи» Джона Кеннеди. «Великое общество» Линдона Джонсона. В те времена, когда национальные стратегии уже не называли красивыми словосочетаниями, Тони Блэр, впервые 1997 году вступая в должность премьер-министра Великобритании, просто сформулировал базовые задачи – свои и нации: «Сегодня я хочу определить амбициозный курс для нашей страны: стать не больше и не меньше модельной нацией XXI века… Мы никогда не сможем стать самыми большими. Мы никогда не станем снова самыми могущественными. Но мы можем стать лучшими. Лучшим местом для жизни. Лучшим местом для воспитания детей, лучшим местом для полнокровной жизни, лучшим местом для того, чтобы здесь стареть».

Лидеры всегда ставили задачи не только самим себе, но и согражданам – легко ли среднестатистическому британцу отказаться от психологии подданного империи? Но для того, чтобы стать лучшим, можно пожертвовать устаревшей идеологией, превратившейся в химеру. В 1960 году в знаменитой инаугурационной речи Джон Кеннеди апеллировал к американцам как к гражданам мира: «Спрашивай не о том, что Америка может сделать для тебя, а что мы вместе можем сделать для свободы человека».

Попутно замечу, что спичрайтерам удавалось формировать повестку большой политики и даже делать Историю. Они неизменно оставались за кадром, и лишь немногие догадываются об авторстве всем известных образов, метафор, моральных, дидактических, политических максим. «Великое общество» — понятие, придуманное спичрайтером Линдона Джонсона, который носил «волшебную» фамилию Гудвин. Ричард Гудвин предложил «Великое общество» вместо формулы «Лучший курс», которая слишком явно апеллировала к «Новому курсу» Франклина Рузвельта, и тем самым несколько обесценивала самостоятельный характер политики Линдона Джонсона. (Возможно, Гудвин и заставил американцев смотреть на действительность сквозь «зеленые очки», но при нем американский капитализм и в самом деле обрел своего рода «человеческое лицо».) Стилистика выдающейся инаугурационной речи Джона Кеннеди – работа спичрайтера Теодора Соренсена. Впрочем, надо отдать должное самому президенту: он попросил Соренсена найти секрет величественной тональности речей Авраама Линкольна, и тому удалось это сделать, обнаружив особый ритм в предложениях, которые начинались с Let («Давайте…»).

Были яркие образы и в истории русского спичрайтинга, но они в основном относятся скорее к брежневской эпохе, периоду творчества Александра Бовина, сочинявшего так называемые «бовинизмы»: «Мы встали на этот путь и с него не свернем», «Экономика должна быть экономной» и т.д.

Спичрайтинг по-русски

Русское спичрайтерство в своей эволюции прошло четыре этапа. Причем в первом из них – хрущевско-брежневском – можно выделить свой «подэтап», классику жанра, работу над текстами Брежнева. В то время отшлифовывались спичрайтерские технологии, появлялись свои классики и хрестоматийные приемы и фразочки, отрабатывалась техника привлечения к работе профессиональных «текстовиков», обживались выбранные для труда речеписцев госдачи, где они вынуждены были безвыездно находиться неделями. В то же время спичрайтерство было частью идеологической работы, поэтому иногда «писатели» и «сидельцы» занимались сочинительством книг и установочных статей в центральной прессе. Костяк спичрайтеров высшей пробы рекрутировался в основном из либерально настроенных экспертов и журналистов, их работа заказывалась и прикрывалась более или менее либерально настроенными высшими цековскими чиновниками. Хотя, например, на консервативных персонажей типа члена политбюро Дмитрия Полянского работали привлеченные спичрайтеры вполне ортодоксальных взглядов. Самая яркая фигура этого периода – Александр Бовин, штатный брежневский спичрайтер, имевший «доступ к телу» генсека.

Второй большой этап – горбачевский, когда при внешне сохранившихся стандартах работы спичрайтеры адаптировались к политическим изменениям и персональным особенностям шефа, который сам умел подолгу говорить без бумажки, активно и «интерактивно», в отличие от Брежнева, работал с текстами докладов и других идеологических документов. Спичрайтеры становились членами политической команды Горбачева и тем самым были вовлечены в реальную, иногда конфликтную, большую политику. Знаковая фигура периода – Александр Яковлев, человек, сформулировавший базовые принципы перестройки и политики гласности, высший государственный чиновник, который не просто генерировал идеи, но и мог придать им литературную форму.

Третий период – ельцинско-черномырдинский, время институционализации спичрайтерского труда, создания специальных подразделений (референтура при Борисе Ельцине и группа анализа и планирования при премьере Викторе Черномырдине). Президент и глава кабинета были мастерами экспромтов, но не относились к числу людей, способных системно работать над собственными речами и документами (что нельзя сказать о других ключевых фигурах этого периода политической истории – Егоре Гайдаре и Анатолии Чубайсе, прибегавших не столько к услугам спичрайтеров, сколько советников). Ельцинско-черномырдинский этап – это и эпоха создания новых, «вестернизированных», жанров – радиообращений, телеобращений, книг. Знаковых персонажей – много, что объясняется чрезвычайно бурным развитием политических событий в эпоху перехода к новому экономическому и политическому укладу. В президентском окружении – это Валентин Юмашев (автор ельцинских книг и, как говорят, легендарного последнего новогоднего телеобращения Бориса Николаевича к россиянам), Андрей Вавра (соавтор Юмашева), Людмила Пихоя (соватор первой книги о технике государственного спичрайтинга «Отзвук слова»), Андрей Шторх (молодой спичрайтер позднего Ельцина). В премьерском – Сергей Колесников и Никита Масленников, многолетние «сидельцы» Волынского-2 и авторы практически всех публичных выступлений «Степаныча», который хотел, как лучше и у которого получалось, как всегда.

Последний этап – путинский, характеризующийся окончательной институционализацией профессии, адаптированной под решение конкретных идеологических задач без всякого там внутреннего фрондерства и попыток вставить в тексты какую-нибудь мировоззренческую ересь, как это случалось в брежневские времена. Но тогда это было а) возможно и б) делалось для того, чтобы был шанс потом сослаться на опубликованное мнение высшего руководства, процитировать его к месту. (О значении ссылки на цитаты в коммунистической системе – отдельный разговор.) Ключевые фигуры — с учетом особенностей ситуации — пожалуй, просто штатные референты, включая известного интеллектуала Симона Кордонского.

Спичрайтерство – профессия творческая. И даже то обстоятельство, что многие из штатных речеписцев относились к разряду людей служивых, к номенклатуре, тем людям, которые на работу ходят в унылых костюмах и скучных галстуках, не отменяло и не отменяет характера профессии. Приезжая на дачу, речеписцы сбрасывали с себя формальную одежду и работали в неформальном виде.

«От составителей речей, в отличие от политиков, не ждут высоких моральных принципов, — писал Кристофер Бакли, замечательный американский писатель и в прошлом сам спичрайтер Дж. Буша-старшего, — Как правило, эта публика не бывает в церкви и ведет такой образ жизни, что лучше ей не показываться на людях. Очень часто спичрайтеров набирают среди журналистов, чем и объясняется их несоответствие облику государственного чиновника».

Оценка абсолютно точная намекающая на особую роль ликеро-водочных изделий в творческом труде речеписцев. И хотя в разные периоды распитие спиртных напитков на госдачах было запрещено, некоторые рабочие писательские задачи все равно решались с использованием общедоступного допинга.

Жизнь с текстами, вокруг текстов, внутри текстов требовала стимуляции и превращало спичрайтеров в особое братство. Досуг братства иногда заполнялся тоже текстами, вполне себе фольклорного характера: брежневские речеписцы любили обмениваться шутливыми стишками.

Тонны слов, километры бумаги, параллельные реальности – госдача и ближайшее сельпо. Спичрайтеры объясняли окружающий мир и создавали «новый мир». Но иногда им действительно удавалось достичь невозможного – изменить его.

Источник цитирования — http://www.intelros.ru/